Николь тянется к моим губам, целуя, а её руки скользя по моей шее, плечам, груди. Поцелуй в шею заставляет мне грузно выдохнуть, а мышцы живота напрячься, словно при прыжке или забеге в длинную дистанцию. Раскат чувственности и желания раздражает все чертовы рецепторы, кожу, я даже изнутри чувствую, как все накаляется. Подтяжки спадают на пол, а следом я помогаю Николь стянуть с меня мокрую футболку, отбросив её в сторону. Её губы начинают чертить влажную дорожку от основания шеи до живота, и я прикрываю глаза, сдвигая брови и кладя ладонь на её затылок, чтобы запутать пряди волос между пальцев. Её горячий язык уже касается самого низа живота и я издаю приглушенный хрип, неосознанно дергаясь, подаваясь вперед. Выдохнув, я снова притягиваю Николь к себе за шею, сплетая наши языки и приспуская бретель платья, чтобы начать целовать её плечо, уложив ладони на её бедра. Чуть подтолкнув её вверх, словно говоря ей подняться, я встаю перед Николь на колени, поднимая тяжелую ткань до её бедер и усыпая их неспешными поцелуями. Справившись с подвязкой, я начинаю стягивать с худой бледной ноги черный чулок, попутно касаясь влажными губами её кожи, а потом вскидывая подбородок и смотря на неё. Отвожу взгляд и проделываю то же самое со второй ногой, после обхватывая её ладонями и скользя ими вниз, к самым лодыжкам. Прикрыв глаза, я припадаю губами к внутренней части её бедра, не переводя дыхания.
Спускаясь губами ниже, я чувствую вкус его кожи, оседающий на моём языке. Черт подери, я знала его, я знала этот вкус, умела отличать его от других. И я понимала, что прямо сейчас я скорее пьяна от него, чем от коньяка, потому что, видите, я говорю, как в долбаных романах. Картер едва уловимо вздрагивает и я послушно поднимаюсь обратно к его губам, чувствуя, как его пальцы спускают бретель моего платья и следом губы сменяют пальцы. Чувствуя его настойчивые руки, подталкивающие меня, я поднимаюсь на ноги, внимательно следя за тем, как Картер приподнимает ткань моего платья. Тяжело дыша, я смотрю на то, как он целует мои бедра и медленно спускает мой чулок. Подавляю желание закатить глаза, грузно выдыхая и продолжая смотреть на него, подрагивая от влажным поцелуев. Он поднимает взгляд и я чувствую, как мышцы живота резко стягивает от желания. Черт возьми, это было почти что больно, вот так выжидать следующей секунды, когда он прикоснется ко мне. Тихо простонав, когда его губы проскользнули по внутренней части моего бедра, я поймала его подбородок пальцами, легко отстраняя его и наталкиваясь на взгляд темно-синих глаз. Закусив нижнюю губу, я окончательно спускаю сначала одну бретель, а после отпускаю его подбородок и платье с шелестом опадает к моим ногам. Из одежды на мне остается только нижняя половина белья и склоняюсь к Картеру, целуя его губы и ложась на пол, утягивая его за собой.
Её пальцы ухватываются за мой подбородок, заставляя посмотреть на неё. Я стою перед Николь Каваллини на коленях, задрав голову и послав к чертям обдолбанную гордость и принципы, на которые всем наплевать. Иногда - это единственное, что стоит делать. Плевать в лицо своей морали и падать ниц перед тем, что ты, кажется, любишь и ненавидишь больше всего. На мгновение мне даже хочется хрипло выкашлять эти слова, как туберкулезные кровяные отхаркивания. Любовь, любовь, любовь - это такое, мать вашу, дерьмо хотя бы потому, что это просто расстройство психики. И не то, что я приемлю. Но я стою перед ней на коленях и слежу глазами за её движениями, не двигаясь. Вторая бретель платья спадает и ткань плавно, медленно, словно издеваясь скользит по её телу, на мгновение задержавшись на высокой груди, а следом обнажив её. Я сглатываю, смотря на её тело, освободившееся от такого ненужного, пусть и блистательного, тряпья. Мои ладони гладят её узкие бедра, очерчивают талию, и я думаю - какого черта, какого черта это всё не мое? Какого черта эти длинные ноги, этот маленький упругий зад, эти длинные пальцы, растрепанные волосы, все эти веснушки, собирать которые можно горстями, какого черта всё это может стать не только моим за триста гребаных долларов? Но Николь склоняется ко мне и её губы накрывают мои и я забываю обо всем. Она увлекает меня за собой на пол и я нависаю над ней, чувствуя, как буквально затуманиваются глаза. Когда ничего не соображаешь, не выстраиваешь логических цепочек и последствий. Просто наслаждаешься. Просто, черт подери, живешь. Я выравниваюсь, расстегивая ремень и снимая с себя брюки, а следом и всю одежду. Уперевшись руками в пол, я нависаю над Николь, начиная скользить языком по её шее и достигая впадинки между ключицами и едва не закатывая глаза от того, как трется её живот о низ моего живота при её непослушных судорогах тела. Я очерчиваю пальцами её грудь, мягко сжимая её и поочередно лаская каждую, а потом спускаясь вниз, достигая линии нижнего белья. Приподняв бедра Николь, я стягиваю невесомый кусок ткани и откладываю его куда-то в сторону. Раздвинув её ноги, я скользнул всем телом назад и склонился к её лобку, начиная ласкать его и опускаясь ниже. Чувствую её мелкое подрагивание, которое заводит ещё сильнее; её пальцы, путающиеся в моих волосах. Поднявшись, я смотрю в её глаза и опускаюсь на её грудь, плавно входя в Николь и резко выдыхая. Накрываю её губы своими, медленно полностью выходя из неё и так же неспешно входя, словно дразнясь.
Выдохнув, когда он отстранился,чтобы стащить с себя остатки одежды, я смотрю на него, понимая, что картинка чертовски нечеткая. Она плывет, плавится, мне так чертовски жарко под этим его взглядом. И ни черта не важно, ни мысли, ни долбаные понятия, которым полностью противоречат наши действия. К черту. К черту, да, Картер? Если бы нет,кто-то из нас давно усмехнулся бы и ушел. Он снова опускается на меня и я податливо приподнимаю подбородок, тяжело дыша от его поцелуев и путая пальцы одной руки в жестковатых волосах. Почти не контролируя то, как реагирует на него моё тело, я закусываю губу, громко выдыхая, когда его поцелуй натягивает кожу на моём солнечном сплетении, спускаясь ниже. Его руки ласкают мою грудь. Именно это слово. Именно, черт возьми, ласкают и кто бы мог подумать что многолетнюю блядь может возбуждать подобное, но я извиваюсь, как нетерпеливая девственница, слыша, как горячее дыхание ударилось в низ моего живота. С трудом приподняв веки, я слежу за его взглядом, когда он стаскивает с меня белье и склоняется вниз. Тело мгновенно реагирует на его губы, выгибаясь дугой и легко сжимая пальцы на его макушке. Захлебнувшись застрявшим в горле стоном, я поднимаю веки, когда он отстраняется, нависая над моим лицом. И он во мне. Грузно выдохнув в его губы, я смотрю в его глаза, а он дразнится, выходя из меня и медленно возвращаясь. Закатив глаза, я вжалась пальцами в его спину, чуть отводя в сторону подбородок и чувствуя каждый новый миллиметр соприкосновения наших тел. Возбуждение доходит своего дрянного апогея и я срываюсь, громко простанывая в его ухо: Пожалуйста, Картер. Пожалуйста, не останавливайся. перед глазами мутнеет и я веду напряженными пальцами вниз по его спине к пояснице.
Николь немного отводит подбородок в сторону, и я прижимаюсь щекой к её щеке, наблюдая за её полупрофилем и чувствуя, как тело нетерпеливо просит большего. Словно раздражается - но хочет ещё и ещё. Я вижу, как она закатывает глаза и тяжело, грузно выдыхаю, но диафрагма, тем не менее, так же напряжена. Да. Да. Это сводило с ума - чувствовать, что ей хорошо со мной. Я все так же совершаю медленные движения бедрами, неосознанно сжимая пальцы на её талии и сдерживая стоны в гортани. Мы почти что дергаемся, дрожим друг на друге от жажды, а потом её горячее дыхание скользит по мочке уха: - Пожалуйста, Картер. Пожалуйста, не останавливайся. Прячу лицо в изгибе её шеи, приоткрывая рот в беззвучном стоне. Вашу мать. Вашу долбаную мать, как она это сказала. Нельзя, Каваллини, ты же, блять, знаешь, что это запрещенный прием. Или не знаешь - нет, откуда же ты можешь знать, что мне всегда хотелось, чтобы ты так шептала, словно... Черт. Я наконец полностью вхожу ней, совершая мягкие и плавные ритмичные рывки, черт знает почему желая, чтобы это было ещё больше... интимным? Я снова привстаю, смотря на её лицо, слишком долго для простого взгляда. Чувственно целую её губы, а потом подношу её руку к своему рту, утыкаясь им в её ладонь и прикрывая глаза, не останавливаясь. Безумие. Я никогда не умел проявлять всю эту хрень - привязанность, благодарность, нежность, влюбленность... К черту. Может, потому что у меня этого никогда не было. Нет. И не будет. Кого ты обманываешь, Бэйзен? Я отстраняюсь, садясь на коленях на полу и притягивая к себе Николь. Я помог её ввести мой член в себя и тесно прижал к своему телу, нежно целуя её губы и шепча: - Ты моя сейчас. Моя, Каваллини.
Его лицо опускается к моей шее и я снова издаю протяжный стон, чувствуя, как приоткрылись его губы и горячее дыхание неровным потоком поползло по коже. Ч-черт. Запустив пальцы в его волосы, я чуть выгибаюсь ему навстречу, мол, давай, не дразни меня, ты ведь сам почти дрожишь от желания. И он входит в меня до конца, я чувствую это, беспомощно выдыхая и натягиваясь всем телом. Меня почти трясет от его движений. Не слишком быстрых, но уверенных и таких, как всегда, чертовски правильных. Словно так и должно быть. Словно именно с ним я должна заниматься сексом. Облизнув губы, я закусила нижнюю, выгибаясь под его телом и ловя его взгляд, на секунду решив, что он слишком не похож на тот, которым он смотрит на меня, когда чертовски пьян, но я отметаю эту мысль. Просто наслаждаясь, действительно, блять, ловя кайф от происходящего я смотрю на то, как он прикасается губами к моей ладони и думаю - какого черта мне хочется улыбаться? Послушно поднимаюсь вслед за ним, обнимая одной рукой за шею и лавно двигая бедрами, изгибаясь в пояснице и постанывая в его губы. Ты моя сейчас. Моя, Каваллини. Выдохнув в его рот, я не останавливаюсь, наклоняясь к его шее и покрывая её слишком ласковыми, неспешными поцелуями, чувствуя, как низ живота почти стонет от наслаждения. Господи, только, мать твою, не отстраняйся, Картер. Дай мне впитать в себя эти слова. Что я твоя, что я блять, хотела бы.. На очередном толчке простонав в его кожу, я не говорю ни слова, припадая долгим поцелуем к впадинке у изгиба его шеи.
Я прикрываю глаза, запрокидывая голову и сипло дыша. Горячие выдохи согревали кожу, действительно ласкали её, истасканную и загрубевшую, закупоренную пылью и нафаршированную шрамами. Бедра Николь плавно насаживаются на мой член и я резко дергаюсь, ещё сильнее вздергивая подбородок, а после утыкаясь лицом в изгиб её плеча. В такие моменты, эти чертовые моменты, которых практически не было и во время которых они казались несуществующими, мне казалось, что да, вот она, протяни руку и сожми покрепче на запястье, чтобы пресечь любую попытку сбежать, и она будет твоей. Какое падальное мировоззрение, вам не кажется? Это все просто чувство собственничества. Просто я слишком падок на шлюх. Просто Николь Каваллини скорее сдохнет, чем будет кому-то принадлежать. Она стонет и это дрожью проносится по коже. Я опускаю ладони на её бедра, помогая ей, и становится слишком жарко, тесно, словно мы приросли влажной кожей друг к другу. Я кривлю лицо в несдерживаемом наслаждении, снова пряча его в шее Николь и бессознательно шепча её имя. Усмехнувшись, я одергиваю себя и тяжело выдыхаю. После я поднимаю Николь на руки, она обвивает ноги вокруг моей талии и обхватывает руками шею. Целуясь с ней, я вслепую ищу спальню в этом долбаном номере. Русские планировки чертовски невнятные. Наконец, оказавшись в нужной комнате, я опускаю Николь на кровать и несколько десятков секунд мы путаемся в простынях, целуя друг друга и касаясь наших тел. Я касаюсь влажными губами боковой части её шеи и привстаю, чтобы скользнуть ладонью вдоль её тела и словно направить его в сторону. Николь переворачивается на живот и я медленно опускаюсь на неё, начиная усыпать поцелуями заднюю часть шеи и снова проникая в неё, приподняв её бедра. Застонав от того, как плотно она обхватывает меня в этой позе, я собрал рукой её волосы и начал целовать её скулы.
Выдохнув, когда Картер поднимается с кровати, увлекая меня за собой. Скрестив ноги на его пояснице, я отвечаю на его поцелуй и это безумие бьется неровным ритмом под моей кожей. Также нельзя, Картер, помнишь? Чертовски нельзя вот так целоваться и делать вид, что не все равно. Нельзя делать всё это, потому что мне это нравится. Потому что... Мы опускаемся на кровать и я посылаю к черту эти прогнившие мысли, за которые мне впору застрелиться. Несколько секунд мы целуемся, скользя по простыням уже влажными телами. Я поддатливо переворачиваюсь на живот, чуть оборачивая подбородок к плечу, словно выжидая, когда он опустится на меня, вжимая в кровать. Почувствовав его в себе, я сипло простнала, закатывая глаза и сжимая в руке простынь, на цвет которой мне было откровенно говоря, плевать. Губы Картера скользят по моей скуле, а я только и думаю, что меня никто не целовал еще так, никто не заставлял чувствовать себя...нужно? Усмехнувшись своим мыслям, я поворачиваю подбородок и накрываю его губы своими, изгибаясь в пояснице на очередном толчке.
И мы снова целуемся, находя губы друг друга. И я раз за разом вхожу в неё, мягко, плавно, утыкаясь губами в её скулы и прикрывая глаза от наслаждения и от этого дикого, бьющего кайфа иллюзии того, что я нужен Каваллини, что она действительно может целовать меня так, словно я просто долбаный Картер Бэйзен. Просто Картер Бэйзен, без всех этих штампов и диагнозов. А, может, и со всеми ними. Недолюбленные дети так хотят в итоге быть отлюбленными вдоль и поперек, какая прелесть, не так ли? И на каждом неспешном толчке, соприкосновений языком и судорожной дрожи тела мне плевать на всё это долбаное дерьмо, которым я окружен. От которого я тащусь и которое презираю. Николь кажется мне моей, от этих её нереальных волос вплоть до депрессий. До самого дна. Долгий, чувственный секс, во время которого я наслаждаюсь её телом и не имею возможности владеть её продажной, поганой душонкой, изматывает и заставляет мышцы гореть от напряжения и усталости. Мы кончаем практически одновременно, после лежа рядом друг с другом, переплетя ноги и руки, пытаясь отдышаться и выровнять сердцебиение. Я медленно моргаю и всматриваюсь в лицо Каваллини, которое кажется мне чертовски, безумно красивым. Да это долбаная поэзия, господа. Просто шлюхи бывают слишком красивы, вот и все. И ничерта больше. - Иди сюда, - хриплю я, притягивая Николь ближе к себе и прикрывая глаза.
Иди сюда Картер притягивает меня ближе и я всё ещё неровно дышу, чувствуя, как сладко тянет мышцы. Чувствую, как это чертово чувство, будто да, Картеру не плевать и ему хочется обнимать меня вот так, - оно бьет пощечинами по моему лицу, ни хрена не отрезвляя.У него так колотится сердце. Так быстро знаете, как под спидами, с силой, натиском ударяясь о ребра и я думаю о том, что ни черт это не изменит. То, что я позволила себе эту слабость. Что, черт подери, утром, которое почти наступает за окнами всё будет слишком привычно, чтобы вписать в главу жар слово сказка, роман или что там любят представлять эти сладкие парочки. Что там положено делать, когда вы лежите вот так, обнявшись? Усмехнувшись, я прижалась губами к его груди, делая глубокий вдох и прикрывая глаза, мысленно посылая всё к черту и почти сразу же засыпая. - Тяжело разлепив веки, я сделала глубокий вдох, чувствуя тяжелую руку Картера, лежащую на моем животе. Сведя брови на переносице, я чуть оборачиваюсь скользнув взглядом по его лицу и думая, что да. Пожалуй, я действительно находила его красивым. Пожалуй, мне действительно хотелось развернуться сейчас и поцеловать его, и... Внутренне чертыхнувшись, я осторожно убрала его руку, вставая с кровати и выходя в ванную
Распахнув глаза, я тут же поднес к лицу раскрытую ладонь, проводя ею по нему. Широко зевнув, я сфокусировал перед собой взгляд, уже чувствуя, что Каваллини не лежит рядом. Уже знаю, что сегодня снова ничего ни черта не будет значит. Проза двадцать первого века - если ты думаешь, что секс может что-то изменить, то иди на хуй. Уже не тот, что прошлой ночью. Усмехнувшись, я лениво потянулся на кровати, взъерошивая волосы и смотря в потолок. Мышцы слегка тянуло после охуенного, должен признать, секса. В этом было что-то новое. В том, чтобы представлять, будто ты кому-то нужен. Вашу мать, я становлюсь похожим на Печорина или Чайльд Гарольда. Где мое Хенесси? Встав на ноги, я наконец осознал шум воды, доносящийся из ванной. Пройдя к подоконнику, я открыл пачку Честера и закурил, проматывая в голове кадры прошедшей ночи. Хороша, сука, слишком хороша. Она просто слишком хорошо трахалась.
Выхожу из ванной, прищуриваясь, когда взгляд упирается в спину Бейзена. Стиснув зубы, подсознательно жду едкой фразы о том, как занятно мы потрахались вчера и на самом деле не имея желания кривить губы в аналогичной усмешке. К черту всё это дерьмо, в конце-концов всё, как раньше. Ничего не меняется. Доброе утро, Кирилл. Насмешливо тяну я имя в конце, улыбаясь и подходя к нему и беря из белой пачки с ярко-красными буквами сигарету. Подкурив, я прищурилась, глядя на сурый и ничем неприметный город, намеренно не поднимая взгляд на Бейзена. А что мне сказать? Что я была трезва. Абсолютно. Чертовски. Что пьяны была одними долбаными мыслями о том, что возможно нужна ему? На самом то деле, на этом долбанном самом деле, мне просто нравилось его тело и член. Ничего больше. Как и всегда. Как и должно было быть. Пора было привыкнуть к тому, что он был неплох в сексе.
- Доброе утро, Кирилл. Неизменно насмешливый голос. Или нет, скорее - равнодушный. Холодный. Высокомерно-лощенный, словно ты мадонна, которая презирает тех, кто живет не так, как она. А, может, тебе просто было плевать на всех, как и мне. Ведь так, Каваллини? Все они такие чертовски ненужные и бессмысленные. Вся эта канитель жизни такая чертовски безысходная. Закуривает и смотрит в окно, пока я скольжу взглядом по её обнаженной фигуре, затягиваясь сигаретой. Высокая и худощавая, словно долбаная аристократка, которая вопреки монархиям и установленным правилам решила раздолбать свое тело так, чтобы в нем не осталось ничего святого. Чтобы опускаться на дно было ещё сказочнее, фееричнее, легче, веселее. Я киваю с ухмылкой: - Доброе, Вероника. И какая-то часть меня хотела, чтобы она сказала что-то вроде - вчера было так хорошо, да? Или просто поцеловала бы. Или обняла. А, может, все вместе и сразу. А, к черту. Все это к черту. - Русский коньяк убивает сходу, не так ли?
Доброе, Вероника.Русский коньяк убивает сходу, не так ли? Немного отведя в сторону подбородок, я на секунду морщусь тут же отшлифовывая лицо ухмылкой и кивая. Да, мол, русские ведь не зря считаются сумасшедшими. Ведь не зря пьют свою долбаную водку литрами, ведь не зря распивают этот коньяк, словно аристократы. А он убивает сходу. Убивает сходу, Каваллини. Просто вдолби это понятие себе в мозг и забудь думать о том, что он мог быть трезв и хотеть тебя... вот так. Хотеть прикасаться так, что тело бы незамедлительно откликалось не одной только похотью. Затянувшись, я посылаю к чертям всю эту дрянь, когда молчание между нами затягивается. Когда я понимаю, что ему, собственно, нечего мне даже сказать, а я не имею никаких долбаных прав на те мысли, что посещают мою голову. Я понимаю, что то, что произошло просто не стоит внимания. Просто очередной секс, поцелуи или что там, блять, было в этом гребанном вчерашнем вечере. Просто на самом то деле ему плевать, как и мне. Очаровательно плевать. На его месте мог быть любой другой, после мы занятно посмеемся над произошедшим, обгладывая подробности, словно бешеные собаки. Развернувшись к Картеру, я открываю окно и выбрасываю окурок, выдыхая в сторону струю дыма. Любишь смеяться над людьми, Бейзен? растянув губы в завлекающем оскале, я повела бровью. Они такие забавные, когда не могут отличить правду от лжи. Давай поиграем на этом? Давай немного развлечемся, Жерноклюев. Подняв руку, я поддеваю его подбородок, отметая от себя мысль, что вчера я позволяла себе нежно скользить по нему кончиками пальцев.
Я внимательно смотрю на её лицо, следом - на монотонно, неспешно изламывающую нежную линию губ ухмылку. И тогда понимаю, что всё, что было - не более, чем просто секс. Обычные прикосновения, поцелуи. Я просто трахнул её. Или, как знать, она меня. Я прячу под толщами кожи желание делить с ней что-то большее, чем измазанную в сперме похоть и сроки в тюрьмах. Снова смотрю в её глаза, их взгляд направлен в сторону. Матово-стальной оттенок. Равнодушие в теле шлюхи. ну давай же, скажи хотя бы... или нет, не говори. Хотя бы просто, мать твою, поцелуй, ведь мы нечасто балуем себя этим, не так ли? Впрочем, нет. Не для этого дерьма я живу. Да и ты, судя по всему, тоже. - Любишь смеяться над людьми, Бейзен? Они такие забавные, когда не могут отличить правду от лжи. Давай поиграем на этом? Давай немного развлечемся, Жерноклюев. Она скалится и мимолетно поддевает мой подбородок. Я коротко усмехаюсь. Все также любишь этот кукольный театр, красавица? Где все думают, что ты просто потрепанная тряпичная куколка. А ты кукловод. Или все же кукла, мнящая себя им. - Нет, не люблю, Каваллини. Но не прочь развлечься, - я отстраняюсь, обходя её и направляясь к своей одежде. - Веди, Терпсихора.